По стенкам ползают тени, теневой кабинет сколотив

У Антонина Ладинского есть стихотворение, в котором сказано: «Всё может быть... на заседанье чинном // Мне памятник потомки вознесут // И переулок в городе старинном // В честь бедного поэта назовут...». Но потомки  в старинном городе Пскове назвали улицу не именем Ладинского, а именем его одноклассника Леона Поземского, тоже учившегося в Псковской мужской гимназии. Вряд ли Антонин Ладинский был этим сильно огорчён. Всё-таки, сражаясь в Гражданскую войну на стороне белых, он был ранен, но остался жив, а Леона Поземского, воевавшего на стороне красных, убили.

В советское время книги писателя-эмигранта Антонина Ладинского хоть и не все, но издавались. Он был из тех, кто вернулся на Родину, теперь уже в СССР и, следовательно, стал почти благонадёжным. Нина Берберова о нём написала: «У Ладинского на ноге тридцать лет не закрывалась рана, полученная в 1919 году». Ранение подпоручик Ладинский получил, когда воевал с большевиками в армии Деникина (а потом - через Константинополь и Александрию - оказался в Париже).

В детстве я не знал, что Антонин Ладинский сочинял стихи и знал его только по одному-двум историческим романам. Мне запомнился «Когда пал Херсонес». Переживший падение Российской империи, Ладинский часто обращался к падению предыдущих империй. Поэт и литературовед Глеб Струве говорил, что «как бы хорошо Ладинский ни писал прозу, он никогда не победит ею собственных стихов». Это очень спорно. Хотя в русской эмиграции долгое время поэзия Ладинского была известнее, чем его проза. Стихи он начал публиковать раньше и получал на них хорошие отзывы. Его похвалил даже Георгий Адамович,  написавший, что его стихи «можно печатать где угодно, рядом с кем угодно». Адамович назвал Ладинского «общепризнанной надеждой». Тот же Адамович Сирина-Набокова назовёт «отталкивающим писателем», хотя и с удивительным даром. Думаю, что приятие Ладинского и неприятие Сирина среди многих эмигрантов первой волны было связано с тем, что Ладинский был привычнее. Он точно был не новатор и никого не эпатировал. Но если в Ладинского вчитаться… «Когда приходят мысли // О гибели и страх, // Не трепещи! Помысли, // Что ты не только прах…». Человек срифмовал «мысли / помыслил». Удивительное дело. Впрочем, у Ладинского имеются и достойные внимания стихотворные строки: «Как было бы скучно // Без адских кругов, // Без муз неразлучных, // Без слез, без стихов. //Без долгих - до света - // Бессонниц в аду, // Без горечи этой // Свинцовой во рту…»

В предисловии к книгам  никогда не забывали написать, что родился Ладинский в Псковской губернии. Вот только где? Сам писатель говорил, что в Порховском уезде в деревне Общее Поле. Но в метрической книге сказано, что он родился в селе Скугор Островского уезда. Теперь это деревня Скугры Дновского района. Именно туда приезжал Ладинский в 1960 году - незадолго до своей смерти.

Через некоторое время после рождения Антонина, ещё в позапрошлом веке, семья Ладинских переехала в Псков, где отец получил назначение на должность помощника полицмейстера и чин коллежского асессора. Позднее он станет надворным советником и получит должность уездного исправника Новоржевского уезда. Жила семья Ладинских там, где сейчас в Пскове пересекаются улицы Карла Маркса и Гоголя.

В 1978 году по мотивам одного из исторических романов Ладинского Игорь Масленников снимет фильм «Ярославна – королева Франции» с песнями Юлия Кима и музыкой Владимира Дашкевича (роман называется «Анна Ярославна – королева Франции») с Еленой Кореневой, Кириллом Лавровым, Василием Ливановым, Николаем Караченцевым, Арменом Джигарханяном…

Среди эмигрантов первой волны было довольно много людей либо воевавших с большевиками, либо просто ненавидевших их и вынужденных бежать, но затем мысленно или наяву переметнувшихся на сторону Советской власти. Антонин Ладинский был один из них. Если бы в 1919 году подпоручику Ладинскому сказали бы, что он будет сочинять пафосные стихи о серпе и молоте, то он бы оскорбился. Однако так произошло. Причём, это случилось задолго до его возвращения на Родину: «Средь бури - флаг с серпом и молотом // Грохочет кузницей Урал. // Пшеница в поле стала золотом, // Явились жницы, как на бал…» Заканчивалось то стихотворение так: «Теперь нам не до побрякушек, // Когда не счесть на небе дыр, // Когда под гром советских пушек // Родился в битвах новый мир». Русские эмигранты тогда мучительно метались в разные стороны. Те, кто был крайне правых взглядов, даже примыкали к фашистам. Другие, наоборот, склонялись к коммунистам, и Ладинский был среди них, интересуясь советской литературой, а через неё советской жизнью.

Во Франции выходило издание «Русский патриот», позднее переименованное в «Советский патриот». Среди авторов были очень неожиданные люди, в том числе Ремизов, Бердяев, Одоевцева, Зуров… Ладинский там тоже печатался. Но он пошёл дальше многих, в 1946 году приняв советское гражданство. Была попытка во время войны привлечь к сотрудничеству с «Русским патриотом» Ивана Бунина, но осторожный Бунин в письме Ладинскому написал: «Дорогой Антонин Петрович… Получил номер вашей газеты, взял предыдущие номера у Зурова - и ещё более убедился, что газета -- яркополитическая, а я уже давно потерял всякую охоту к какой бы то ни было политике; горячо радуюсь победам России и союзников, но ведь это не политика. Посему, при всей моей нелюбви отказывать людям и особенно друзьям, приятелям, никак не могу - по крайней мере, в данное время - участвовать даже в литературном отделе "Русского патриота". Вы говорите: "Поддержите нас". Но ведь это есть поддержка газеты, органа политически боевого, участие в известной политической деятельности. Не сетуйте, дорогой мой, на меня, я очень люблю вас и как поэта, и как прозаика (с великим удовольствием читал, между прочим, про Анну Ярославовну), люблю и как человека, рад был бы сделать вам угодное, но эту вашу просьбу вынужден отклонить».

В это время в послевоенной Европе «советские агенты» действовали очень активно и открыто. После войны во Франции существовал «Союз советских граждан». Его, как и издание «Советский патриот», потом запретили, но к тому времени Ладинский стал секретарём и переводчиком спецкора газеты «Правда» Юрия (Георгия) Жукова – в будущем одного из самых известных советских телепропагандистов-международников. Просоветская деятельность Ладинского была настолько очевидна, что в 1950 году его выслали из Франции, но в СССР он, в отличие от некоторых других разагитированных белоэмигрантов, возвращаться не торопился. Смерти Сталина он дождался, находясь в ГДР, и приехал на Родину только в 1955 году. В 1956 году Ладинский  закончил писать «Парижские воспоминания», где говорил о Бунине, Тэффи, Саше Чёрном, Бальмонте… А ещё раньше, в 1955 году, в «Литературной газете» появились его воспоминания о Бунине. По тем временам это было нечто вроде сенсации. О Бунине Ладинский написал: «Он, по-видимому, не представлял себе жизнь вне русской стихии. Бунин не делал особых усилий, чтобы войти во французскую среду, и так и не прижился к чужой жизни, несмотря на всю любовь к уютному Парижу или к милым пейзажам Прованса. Сквозь всякие житейские препятствия он понимал, что совершил ошибку, и только его заносчивый характер мешал ему признаться в этом. Он не любил разговоров на тему о возвращении на родину, отговаривался своей старостью…»

А Ладинский на Родину вернулся, как до этого возвращался в своих стихах в своё псковское детство: «Я помню много слез и вздохов странных, // И ночи материнские без сна. // Солдатиков румяных оловянных // Мне покупала в городе она, // И по скрипучим голубым сугробам // Меня возила в пекле меховом // Угрюмым мальчиком и большелобым // К веселым детям в гости в шумный дом...»

Нет, невозможно согреться
Под меланхоличный мотив,
Внутрь его обратив
И заморозив в сердце.
Нет, невозможно согреться.
Из кургана выходит скиф,
И надо прибавить громкость,
До предела убавив гордость,
На других бочку скатив,
Как делал когда-то Сизиф.
Здесь нужен другой мотив.
Нет, так невозможно.
Горячо, ещё горячее.
Путь не так уж и сложен –
Под грифом тайной вечери.

Нет, так невозможно.
По стенкам ползают тени,
Теневой кабинет сколотив.
Было бы преступленье,
Будет вам и мотив.