Мы слишком долго искали право на милость

В 2010 году в своем блоге о. Павел Адельгейм опубликовал письмо, отправленное за два года до того священником Владимиром Будилиным на имя митрополита Евсевия. В этом письме Владимир Будилин излагает «план свержения» Павла Адельгейма: «Ваше Высокопреосвященство! Вскоре после того, как была опубликована мерзкая книжонка «Догмат о Церкви», жена о. Павла проговорилась, что о. Павел приступил к написанию новой большой книги. Потом эта гнусная компания начала войну со мной. Понятно, секреты подобного рода я уже не мог узнавать. Антицерковная, клеветническая писательская деятельность о. Павла в любом случае будет продолжаться. В любом случае! Есть только один способ её ограничить и приостановить...»

Таких планов было много. Но всё случилось иначе. Павла Адельгейма убили ударом ножа в сердце. Это сделал человек, признанный невменяемым.

В доме Павла Адельгейма на Запсковье я был несколько раз – приходил брать интервью. Самым запоминающимся было первое посещение - в 2008 году. В тот раз мы разговаривали часа два. Сидели на его кухне друг напротив друга. На столе лежала толстая потрёпанная книга, которую Павел Адельгейм читал до моего прихода. Мне было ужасно интересно, что это была за книга. Когда о. Павел на минуту вышел, я попытался прочесть – кто автор? Оказалось, Карел Чапек. Минут через пятнадцать о. Павел вдруг раскрыл книгу Чапека и стал читать мне весёлый рассказ - про священнослужителей. И пока весь не прочёл – не остановился. Он мог быть весёлым. Даже озорным. Но это не было поверхностное озорство. В его юморе не было цинизма. Когда о. Павел заговорил о священнике, который использует алтарь действующей церкви как хранилище для своих хозяйственных пакетов, то начал сердиться. В таких случаях он шутить не мог.

Кто был на кухне Павла Адельгейма (там он и погиб), тот знает – кухня находится немного ниже, чем комнаты и коридор. Туда надо спускаться. У Павла Адельгейма не было ноги, но он – немолодой человек – и на одной ноге привычно легко мог оказаться внизу, почти перелететь. Он умел быть легким. Но и тяжёлым он тоже мог быть. Тяжёлым для тех, кто, по мнению о. Павла, разрушал соборность Русской православной церкви. И тогда о. Павла с места сдвинуть было невозможно. Он твёрдо стоял на своём. Особенно когда это касалось его прихода, школы регентов, приюта – в общем, того, что он создал или воссоздал. Того, что сознательно разрушали на его глазах.

Конфликт в псковском храме Святых Жён Мироносиц не утихал годами. Прихожане писали письма в адрес митрополита Псковского и Великолукского Евсевия, а копии отсылали митрополиту Клименту, который управлял делами Московской епархии. Люди всё ещё надеялись, что о. Павла Адельгейма вернут в храм Святых Жён Мироносиц в качестве настоятеля.

Гонения на Павла Адельгейма обрушились ещё на рубеже 60-70-х годов. В этом был замешан не только КГБ, но и представители православной церкви. К примеру, одной из причин ареста о. Павла послужил донос бывшего его друга и одноклассника Леонида Свистуна (позднее – митрополита Макария Винницкого и Могилёв-Подольского). Этот донос хранился в уголовном деле. 17 июля 1970 года о. Павел Адельгейм был осуждён на три года лагерей, а за десять дней до того, 7 июля, Макарий стал епископом. Каждому – своё.

…Ситуация в Псковской епархии  обострилась после того, как о. Павел Адельгейм опубликовал свою книгу «Догмат о Церкви в канонах и практике», после которой  владыка Евсевий назвал автора «слугой дьявола». О. Павлу было предложено публично покаяться. Ему был даже любезно предоставлен образец покаяния, под которым оставалось лишь подписаться. Там есть такие строки: «Я, проклятая гадина и мразь, оскорбил Вашу святыню, Высокопреосвященнейший Владыка! За совершённую подлость мне не место в человеческом обществе. Мне место в выгребной яме…». О. Павел подписывать такое покаяние отказался. Вскоре произошел несчастный случай, который чудом не закончился трагически. В 2003 году в старой «Волге» о. Павла неизвестный специально повредил рулевое управление. Это привело к аварии. Сам о. Павел связывал подстроенную аварию со своим противостоянием архиепископу Псковскому и Великолукскому Евсевию. Но убедительных доказательств тогда найдено не было. Некоторые до сих пор считают, что это было покушение.

С вопроса об этом деле и начался наш разговор с о. Павлом Адельгеймом. Во время нашей первой встречи в 2008 году я спросил его: «Отец Павел, чем закончилось расследование?» - « По этому поводу была проведена экспертиза. Дело передали в прокуратуру. Прокуратура передала в милицию. Милиция отказала. Мы написали письмо в прокуратуру. Прокуратура снова передала дело на расследование. Милиция вновь отказала. Мы написали заявление в прокуратуру. Она снова принесла протест. Милиция снова отказала. Так было десять раз. Наконец, мы поняли, что дальше этим заниматься бессмысленно».

Что же касается «хитроумного» плана священника Владимира Будилина, некоторое время служившего вместе с о. Павлом в храме Жён Мироносиц, то вот он, описанный в письме, опубликованном Павлом Адельгеймом: «Способ этот - отнять у него второго священника. По своей гордыне и тщеславию о. Павел будет ежедневно служить. И у него не будет ни времени, ни сил для написания своих трудов в прежнем объеме. Но официально лишить его второго священника нет возможности. Он включит механизмы своих огромных связей. Ему начнут помогать его высочайшие покровители. Чтобы ограничить его писанину, остаётся только одно - как можно дольше тянуть нынешнюю ситуацию. В настоящий момент лучшая форма моего служения в Мироносицком храме - это числиться в нём, и не служить. О. Павел должен выдохнуться. Ведь ему в августе исполниться 70. Сама ситуация призывает к этому. Нужно всеми силами продлевать нынешнюю ситуацию. Чем дольше он будет служить один, тем меньше он напишет своих гадостей, тем быстрее он выдохнется. В ближайшие дни я напишу и пришлю Вам письмо, где расскажу страшную историю, которая показывает какое о. Павел чудовище».

Виделись мы с о. Павлом нечасто. Однажды он подвёз нас на своей старенькой «Волге» от закладного камня репрессированным к Псковскому музею-заповеднику, где открывалась выставка, посвящённая репрессированным при Сталине. Чаще всего мы случайно встречались где-нибудь в филармонии или библиотеке. Он ценил слово. Знал музыку. Тем больнее было то, что его медленно убивали – словами и делами.

Последние годы прошли в судах. Павел Адельгейм не ожесточился, но и равнодушным не стал. Он до конца остался самим собой. Таким, каким, наверное, хотел видеть его отец, Анатолий Павлович, расстрелянный большевиками. Таким, каким хотела видеть его мама, Татьяна Никаноровна, тоже репрессированная при Сталине. Было бы удивительно, если бы те, кто ненавидел о. Павла при жизни, успокоились после его смерти хотя бы на неделю.

После гибели Павла Адельгейма эти люди стали писать о том, что о. Павла убили свои, чтобы устроить революцию и свергнуть Путина и патриарха Кирилла. Ни больше, ни меньше. Вот где настоящее сумасшествие. И ведь человека, делающего такие заявления, невменяемым не признают. «Человек, «принесенный в жертву», является оптимальной фигурой - диссидирующий священник, заказчиком убийства которого можно будет выставить и «кровавый режим», и «кровавую Патриархию», – написал небезызвестный Кирилл Фролов в своём ЖЖ под названием «Воцерковлённые политики». – А без «кровавой жертвы» «кровагого режима» и «кровавой Патриархии» народ на баррикады не вытащищь. Не надо недооценивать цинизм богоборцев, готовящих «навальную революцию» 9 сентября». И так далее – про «сакральную жертву», штурм Кремля и Данилова монастыря «под иконами убиенного убиенного о. Павла Адельгейма». Такие высказывания можно было бы не заметить, если бы не о. Павел. Он ведь не любил отмалчиваться. Если бы любил, то был бы, наверное, сейчас жив, сыт, благополучен, как многие другие священники. Но у о. Павла было своё понимание благополучия.

«Священник должен быть пастырем, – говорил Павел Адельгейм. – Он должен заботиться о своей пастве, а сегодня у священника отнята всякая возможность что-нибудь делать. В девяностые годы такая возможность появилась – на очень небольшой срок. Тогда многие священники занялись активной деятельностью, создавали приюты, школы, библиотеки, пытались заниматься помощью заключённым, больным. Причём, это была очень широкая инициатива. Но что потом последовало?».

В моей первой беседе с о. Павлом участвовала и его супруга Вера Адельгейм. Она рассказала о том, что пережила, когда в советские времена арестовали её мужа. Угрозы, страх за детей… Нынешние времена напомнили ей те дни, хотя, на мой взгляд, ситуация сейчас несколько иная. Во всяком случае, в наше время свое собственное мнение пока ещё можно высказывать публично. Вера Адельгейм в 2008 году написала митрополиту Евсевию письмо (копию отправила в Москву митрополиту Клименту). В письме есть такие строки: «Мы были счастливы, пока не встретили Вас. Когда Вы пришли, стало страшно жить. К чему гадать о причине Вашей ненависти? У неё нет оснований. Она Вас жжёт геенной огненной изнутри. Свящ. Андрей Таскаев (в 2008 году – пресс-секретарь Псковской епархии) приписывает о. Павлу «манию преследования». Мания не у него, а у меня. Каждый раз, когда останавливается автомобиль, приходит письмо или звенит звонок, у меня падает сердце, как во времена арестов 1937 года. Память о Вас, память смертная, не покидает ни днем, ни ночью… Новый настоятель пришёл в мирный приход как завоеватель, уничтожая сложившиеся за 20 лет традиции и разжигая пожар сплетнями, кляузами и унижением старого настоятеля, создававшего этот храм. Кому это нужно? В Прощеный день новый настоятель сказал народу: «Владыка мне обещал: либо положишь крест на стол, либо награду получишь, если сделаешь все, как надо». По словам Иванова, выполнять архиерейские заказы ему приходилось не раз. В свои 28 лет он имеет богатый опыт Разрушителя. В прошлом году он разогнал И-Предтеченский приход: свящ. Андрей Давыдов ушёл из епархии, его община распалась и разбрелась по другим храмам. Со слов свящ. Сергия Иванова, Вы посылали его «навести порядок» в крепких приходах, где дух общины и настоятель не нравились. За пять лет священнослужения он совершил много «подвигов» и нет сомнений: «Отцу Павлу пора собираться в скорбный путь, конец недалек» Вас не упрекнёшь: творите зло чужими руками. Заказчика труднее обвинить в преступлении, чем исполнителя… Муж вернулся из тюрьмы без ноги, и его принял епископ. О. Павел пришел на берёзовой ноге в чужой рясе, и архиерей наградил его наперстным крестом, который Вы хотите отнять. Тогда преследовали атеисты. Теперь преследует митрополит РПЦ. Вы превратили Русскую Православную Церковь из Церкви мучеников в церковь-гонительницу… Простите! До встречи на Страшном Суде Божием».

Если надо было пообщаться, то обычно Павлу Адельгейму звонил я. Но однажды позвонил он – пригласил на приходское собрание. Я пришёл – не как прихожанин, а как журналист (к приходу я не имел никакого отношения – у меня совсем другие взгляды на религию). Мы расселись в классе. Павел Адельгейм стоял у классной доски, а другой священник – молодой Сергий Иванов, - возле учительского стола, и я впервые увидел, как всё это происходит – не с чужих слов, а воочию. Наиболее активен был священник Сергий Иванов (тот, кого Вера Адельгейм назвала в письме «Разрушителем»). Разговаривал грубо. Можно сказать, хамил. Слова адресовались Павлу Адельгейму и его сторонникам. В какой-то момент Павел Адельгейм не выдержал и увёл из класса своих сторонников, у которых я потом спрашивал – кто те люди, что остались в классе? «Многих мы видим впервые», - отвечали мне. Это были какие-то новые прихожане, мобилизованные, чтобы сторонники Павла Адельгейма оказались в меньшинстве.

Это была одна из последних моих встреч с Павлом Адельгеймом. Таким расстроенным я его не видел никогда. Даже тогда, когда он свой день рождения – 1 августа 2012 года - принимал участие в «круглом столе», организованном обществом «Мемориал». В тот душный летний вечер он произнёс фразу, которую я никогда не забуду: «Я в Церкви никому не нужен. Не только не нужен, но очень там нежелателен. И в любой момент меня оттуда могут выкинуть. Я этого жду со спокойной совестью. Все-таки мне как-никак 75 лет, и это не катастрофа. Умру через пять лет, умру через два года, умру завтра – это срок очень небольшой. Это уже не очень важно. Но я жалею тех священников, которые сейчас молоды и у которых перспектив нет никаких. И прав у них нет никаких. Священник лишён возможности выполнять свои прямые обязанности».

Павла Адельгейма до последней минуты жизни так и не смогли лишить возможности выполнять свои прямые обязанности. Хотя очень старались. «Для того что это не повторилось, нужно меняться, - сказал Павел Адельгейм возле закладного камня, где когда-нибудь возведут памятник репрессированным.  - Меняться нам. И главный недостаток нашей жизни заключается в том, что мы – грешники. Этим словом охватывается всё злое, всё недоброе, что существует в нас… Во власть приходят люди, которые живут в этом обществе. В обществе, в котором слишком много лжи, принуждения и насилия».

«Нетерпимость - причина всех наших бед», - говорит о. Павел в фильме «Пастырь и его время».

Уже после того, как фильм был снят, в Пскове состоялся епархиальный суд. По сложившейся недоброй традиции, судили Павла Адельгейма. Приговор объявили, хотя в исполнение его приводить не спешили.  Епархиальный суд, состоявшийся в декабре 2011 года, приговорил священника Павла Адельгейма уволить за штат (это связано со спорами по поводу нового Устава храма Жен Мироносиц). Впрочем, о взаимоотношениях руководства Псковской епархии и о. Павла в том фильме говорится вскользь. Значительно больше времени уделяется не частностям, а самым важным вещам. Едва ли не ключевым оказывается проповедь о. Павла, посвященная любви. Точнее, речь о браке, который Павел Адельгейм от любви не отделяет. «Любовь проходит, если её не уберечь, - говорит о. Павел. - Каждая ценность может быть потеряна или разрушена. И разрушается она потому, что мы относимся к ней небрежно…»

Семейная жизнь самого Павла Адельгейма здесь может служить примером того, как любовь можно пронести через время и испытания. И у Павла Адельгейма имеется объяснение того, как именно это сделать. «Любовь – это постоянное принесение себя в жертву любимому, - говорит он и поясняет: - Ни один раз приносит себя человек в жертву тому, кого любит, а приносит ежеминутно, постоянно. Если он перестал это делать, то, конечно, любовь испаряется. То есть любовь – состояние жертвенности. Это переживание своей жертвенности».

Как сказал один из священников над гробом о. Павла Адельгейма: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего». Видимо, по этой причине большинство православных священников предпочли на похороны Павла Адельгейма вообще не приходить. Тем более что митрополит Псковский и Великолукский был бы недоволен.

Павла Адельгейма убили вечером 5 августа 2013 года.

О. Павел пережил несколько покушений за свою жизнь. После одного из них – потерял ногу. Но не отступился. А ещё раньше, при Сталине, он, ребёнком, был репрессирован как сын «врага народа». Второй раз его посадили на три года за «антисоветскую агитацию» уже при Брежневе. В том уголовном деле фигурировали стихи русских поэтов, в том числе Анны Ахматовой. Следователи предполагали, что на самом деле ахматовский «Реквием» написал православный священник, исходя из того, что обнаружили текст поэмы, переписанный рукой Павла Адельгейма

Когда-то в своей книге «Догмат о Церкви…» о. Павел задался вопросом: «Что делать, если видишь несправедливость, но разоблачение этой несправедливости может привести к конфликту с влиятельными людьми? «Какая альтернатива? – спрашивал сам себя автор. – Молчать?.. Страх рождает притворство. Не только перед другими. Возникает сложный психологический феномен: человек притворяется перед собой. Несвободный человек вынужден идеализировать свою неволю. Стремясь сохранить уважение к себе в глубине искалеченной души, он с легкостью принимает доводы, оправдывающие его беспринципную покорность».

Деда расстреляли в 1938 году, отца – в 1942 году… Маму арестовали и осудили, а Павла отправили в детдом. Позднее он вместе с мамой жил в ссылке в Казахстане.

Рассказывая о судьбе своих родных, на одной из встреч с читателями его книги о. Павел негромко произнес: «Власти понадобилось расстрелять…». В менее кровожадные брежневские времена властям понадобилось посадить о. Павла Адельгейма в лагерь. Православный храм, который он вместе с прихожанами построил в узбекском городе Каган, явно не входил в планы КПСС. Трагикомическое обвинение в авторстве «Реквиема» обернулось настоящей трагедией, когда о. Павла приговорили к трем годам заключения (ст. 190 ч. 1 УК РСФСР «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»). В лагере его пытались раздавить мостовым краном. Он выжил, но ногу потерял.

Позднее о. Павел любил с улыбкой рассказывать эту историю про якобы авторство «Реквиема». У него была светлая улыбка.

Хотя Павел Адельгейм стихи всё-таки писал. Например, такие: «А сплетни ниткою незримой // Петлю на шею мне плетут: // «Калека, контра, поп, судимый…  // И до сих пор ещё он тут?». Написано 20 сентября 1972 года.

В Пскове к Павлу Адельгейму и вправду многие относились как к «калеке, контре, попу, судимому…». Особенно в последнее время, когда Павел Адельгейм открыто высказался по поводу «панк-молебна», пыли в квартире патриарха, роли Алексея Навального и прочих вещах, о которых открыто среди русских священников говорить не принято. Не всем это нравилось. И тогда его называли так, как хотели, чтобы он сам себя назвал во время несостоявшихся извинений перед Евсевием.

В одном из документальных фильмов о Павле Адельгейме («Пастырь и его время») звучат его стихи: «Время тоже потеряло ногу, // Ковыляют дни на костылях». Иногда дни не то, что ковыляют – они ползут или застывают. А в определённые моменты создается ощущение, что время вообще поворачивает вспять. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из слов Павла Адельгейма. Его книга, которую издали в Москве за несколько лет до гибели о. Павла, написана лет сорок назад. Она посвящена взаимоотношениям церковной общины и власти. Долгое время автору казалось, что эта тема уже не очень актуальна. Новые времена, новые веяния… Однако испытание свободой для власти и церкви оказалось очень тяжелым. Не все смогли его достойно пройти. И было принято решение книгу издать.

Павел Адельгейм когда-то написал: «Ухожу домой, прощайте, вышки, // Что меня три года стерегли, // Вы мне лучше, чем любые книжки, // Разобраться в жизни помогли…». Помню, на одной из встреч в Псковской областной библиотеке для детей и юношества его спросили: «Почему так часто получается, что над чистотой глумится ложь? Почему так должно быть?» - «Потому что в человеке есть добро и зло, - ответил о. Павел. – Христу совсем не хотелось всходить на крест, но это было неизбежно. В согласии принять скорбь оказывается Победа». Разговор всё время шёл о вещах тяжёлых. Но уныния не чувствовалось. Наоборот, было воодушевление. «Время сейчас лукавое, - пояснил о. Павел. - Но и хорошего - много. Можно приходить в храм… Мы застали времена, когда вокруг храмов стояли милицейские кордоны. Количество действующих храмов в Пскове увеличилось, но это не значит, что значительно возросло число прихожан. В Пскове их 0,5-1,5% от общего количества жителей города, в исключительных случаях в храмы приходят примерно 2,5%» В зале раздалось недовольное: «Кто их считал?»

Кто-то, наверное, считал, но дело не в этом. Когда в Пскове тысячу лет назад строили первый храм Святой Троицы, христиан в городе было еще меньше.

В фильме «Пастырь и его время» звучит много стихов. Некоторые из них написал сам Павел Адельгейм. Ему в конце шестидесятых годов прошлого века коммунистические власти пытались приписать сочинение антисоветских стихов. Но действительно, душа Павла Адельгейма явно больше лежала к стихам, чем к заявлениям, адресованным официальным лицам. Однако иногда всё-таки приходилось делать заявления, разбираясь в юридических хитросплетениях.

В фильме звучат и стихи других авторов. Мистическое рождение Церкви в таинстве любви описано у Вячеслава Иванова. Его стихи в фильме тоже цитирует о. Павел: «Совершается Церковь, когда  // В глаза мы друг другу глядим, // И светится внутренний день // Из наших немеющих глаз…». Эти стихи я слышал от него несколько раз.

«По-божески жить не получалось. Да не очень-то и хотелось», - как сказал один из участников презентации фильма «Пастырь и его время», вспоминая о своей прежней жизни.

Почему не получалось? Возможно, потому что до определённой  поры не было желания открыто посмотреть друг другу в глаза. Вместо этого многие предпочитают другую церковь – церковь для отвода глаз. Такая церковь Павлу Адельгейму была не по душе.

После убийства Павла Адельгейма разгорелась странная дискуссия на тему: зачем нужна смерть и кому она, прежде всего, необходима? Подходящих цитат из Библии, разумеется, тут же нашлось немало. «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне». Мф 10.28. Люди принялись вспоминать, как вообще в православной традиции относятся к смерти и как её приближают. Вспомнили и о святом Иоанне Кронштадтском, который истово молился за то, что бы Господь поскорее устранил Льва Толстого, и не просто устранил, а в конкретный срок, чтобы Толстой «не дожил до праздника Божией Матери».

Хорошо ли это? По-христиански ли?

Наиболее неистовые отвечали, не задумываясь: конечно же, по-христиански. Потому что человек – грешен, и если он умирает, то перестаёт грешить. Становится ближе к Богу.

Далее шли рассуждения на тему проявления любви к грешнику. Иными словами, помоги ближнему умереть,  «потому что продолжение возможности грешить утяжеляет и делает посмертную участь грешника ещё более страшной». Павла Адельгейма такие люди, как и Толстого (при всей их разнице), считали не просто грешником, а кем-то существенней похуже. В этом смысле, многочисленная группа поддержки убийцы Павла Адельгейма не далеко ушла от таких вот верующих. Они, правда, предпочитали вообще слово «убийство» не произносить. И уж тем более они не упоминали имени убитого, то есть вели себя точно так же, как составители патриаршего соболезнования, в котором имя Павла Адельгейма тоже не упоминается.

Что же касается убийцы… Тот, кто с ним общался в Пскове, рассказывали о нём разное. На одних он произвёл тяжёлое впечатление. То ли сумасшедший, то наркоман. Другие же говорили, что он был нормальнее всех окружающих, о религии вообще предпочитал не говорить и рассуждал, в основном, на политические темы.

Кажется, что имелись в виду два разных человека. Иначе говоря, задержанный за убийство Павла Адельгейма московский кинонооператор с разными людьми при различных обстоятельствах мог вести себя совершенно по-разному.

И в этом смысле он полная противоположность Павлу Адельгейму, который всегда вёл себя одинаково, потому что был цельной натурой. Наверное, за это от него и хотели избавиться.

Однажды я спросил Павла Адельгейма: «Всё ли можно прощать? Например, массовые убийства, растление малолетних…». Он ответил: «Простить можно ВСЁ, если ищешь оправдания во Христе… Нет преступления, которое нельзя простить после того, как Христос умер на кресте за наши грехи. Цена прощения уплачена не нами. Нам остаётся помнить о цене, какой мы искуплены от греха, проклятия и смерти. Апостол говорит: «Вы куплены дорогой ценой»… Простить можно всё, если в прощении рождается новый человек взамен ветхого грешника, как из гусеницы рождается бабочка, оставляя на ветке шелуху. Кого судить? Покинутый кокон или вновь окрылённую жизнь?.. Простить можно всё, но не всем».

Плоды покаяния не бывают излишне сладки.
После духовной засухи выпадают осадки.
Часто это болезненный град.
У нашего неба такой обряд.
Мы слишком долго искали право на милость.
С тех пор здесь погода не изменилась.
После первого грома вышел приказ:
Не прощать ровно четыреста раз.
Не прощать, не прощать, не прощать, не прощать…
От любого прощения трепеща,
Проникнувшись духом любоначалия
И впадая с готовностью в грех отчаяния.

А в это время седой путник неслышно отворил дверь.
Точнее, дверей было две.
Путник отворил обе и перед дальней дорогой присел.
«Простить можно всё, но не всем».