Алмазная игла к тишине привыкла, но я-то не алмазный

В то время, когда советские писатели один за другим будут публично проклинать Бориса Пастернака, пианист и педагог Мария Юдина прочтёт на своём концерте стихи Пастернака из романа «Доктор Живаго» со сцены (она была знакома с Пастернаком с 1929 года). Но дело было не только в давнем личном знакомстве. Юдина просто никого не боялась, включая живого Сталина.

Самая, наверное, известная история о Марии Юдиной связана с записью концерта № 23 Моцарта. Сталин, прослушав в 1944 году по радио сводку боевых действий, которую читал диктор Левитан, случайно услышал и прямую трансляцию фортепианного концерта № 23 Моцарта в исполнении Марии Юдиной и приказал срочно прислать запись – настолько он расчувствовался. Но такой записи не существовало, хотя начальник Радиокомитета со страху сказал Сталину по телефону, что запись такая есть. В ту же ночь Юдину разбудили люди в погонах и отвезли в студию звукозаписи. Туда же свезли на «воронках» музыкантов оркестра и одного за другим трёх дирижёров (двое первых не подошли). К 9 утра на дачу Сталина в Кунцево запись Юдиной была доставлена. Через две недели она получит от Сталина награду – конверт с гигантской суммой - 20 тысячами рублей.  

Мария ответит Иосифу: «Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за Вашу помощь. Я буду молиться за Вас денно и нощно, чтобы Бог простил Ваши прегрешения перед народом и страной. Господь милостив, он простит. Деньги я отдам на ремонт церкви, в которую хожу».

Дмитрий Шостакович по этому поводу написал: «С Юдиной ничего не сделали. Сталин промолчал. Утверждают, что пластинка с моцартовским концертом стояла на его патефоне, когда его нашли мёртвым». «Слова её звучали неправдоподобно, - рассказывал Шостакович музыковеду Соломону Волкову. - Но она никогда не лгала». Все описанное звучит так, как будто это сочинил какой-то киносценарист. Допустим, Борис Юдин (младший брат Марии Юдиной). Но нет, никакой это не киносценарий. Родившаяся в Невеле 29 августа 1899 года Мария Юдина свою жизнь построила так, что искусство и жизнь слились воедино.

«Я знаю лишь один путь к Богу - через искусство, - написала она в дневнике в 16 лет. - Не утверждаю, что этот путь универсальный. Я знаю, что есть и другие дороги, но чувствую, что мне доступен лишь этот. Всё божественное, духовное впервые явилось мне через искусство, через одну ветвь его - музыку. Это - моё призвание, верю в него и в силу свою в нём. Я должна неизменно идти по пути духовных созерцаний, собирать себя для просветления, которое придет однажды. В этом - смысл моей жизни. Я - звено в цепи искусства».

Если ты чувствуешь себя звеном в цепи искусства, это придаёт силы и позволяет напоминать хотя бы даже Сталину о его прегрешениях перед народом и страной.

Ту историю с ночной записью концерта № 23 Моцарта рассказывают по-разному. Существует даже другой вариант текста письма Юдиной Сталину. Смысл тот же, но слова другие: «Денно и нощно я буду молиться о том, чтобы Вам были прощены чудовищные злодеяния, которые Вы совершили против Вашего народа. Я отказываюсь от Сталинской премии, а деньги посылаю на ремонт храма и во спасение Вашей души». В такой ответ я не верю. Как и в то, что именно та моцартовская запись 1944 года, в которую Мария Юдина, действительно вложила всю душу (именно она сейчас звучит из колонок), потрясла Сталина настолько, что диктатор решил повернуться лицом к православной церкви. Это миф, но миф в церковной среде распространённый. 

Мария Юдина была действительно человеком очень религиозным, за что преследовалась и отовсюду изгонялась. Но когда о ней пишут, что она чуть ли не разрушила ГУЛАГ, это звучит очень странно. ГУЛАГ разрушен не был. Сталин если и смягчился, то ненадолго – на несколько часов или дней (будто бы он заперся в комнате и слушал концерт № 23 трое суток подряд). Он ещё много зла до своей смерти совершит, да и патриаршество и РПЦ он возрождал своеобразно. РПЦ Сталин поручил возрождать бывшему начальнику Псковского райотдела НКВД Георгию Карпову. Чекист станет председателем Совета по делам Русской Православной Церкви (об этом я писал здесь 18 августа).

…К зелёному однотомнику Константина Вагинова я не прикасался, наверное, лет двадцать пять. Разве что когда пыль сдувал. «Гарпониада», «Бамбочада», «Труды и дни Свистонова» и, конечное же, «Козлиная песнь», в которой присутствует Марья Петровна Далматова, она же – Мария Юдина. В предисловии к книге рассказывается, кто послужил прототипом для Вагинова. Некоторые составляли основу «невельского кружка» - Михаил Бахтин, Лев Пумпянский…

В «Козлиной песне» говорится: «Иногда Тептелкина навещал сон: он сходит с высокой башни своей, прекрасная Венера стоит посредине пруда, шепчется длинная осока, восходящая заря золотит концы ее и голову Венеры. Чирикают воробьи и прыгают по дорожкам. Он видит - Марья Петровна Далматова сидит на скамейке и читает "Каллимаха" и подымает полные любви очи».

Пумпянского Вагинов вывел в романе под фамилией Тептёлкин, Николая Гумилёва - Заэфратом… Позднее сын Гумилёва и Ахматовой Лев Гумилёв в Норильском лагере сочинит поэму «Посещение Асмодея», где человек, похожий на Пумпянского, будет продавать душу дьяволу. А вот Марию Юдину с юности (с тех пор, как она крестилась в 1919 году 19-летней девушкой; её воспреемницей – крестной матерью, была музыкант Евгения Тиличеева, 19 лет проведшая в лагерях и ссылке) будут спроваживать в монастырь (иногда большевики совмещали монастырь с концлагерем).

Мария Юдина лагерей избежит, но после того как в газете «Красная звезда» 24 марта 1930 года выйдет статья «Ряса у кафедры», станет понятно, что в Московской консерватории ей преподавать не дадут. «Увы, Юдина - персона достаточно известная, религиозную агитацию вела и ведет совершенно открыто, - говорилось в статье, - об этом знают и говорят уже достаточно давно. Рясу, рясу надо дать возможность одеть гр-ке Юдиной, освободив ее поскорее от обязанностей преподавателя. В поповском ханжеском лагере она окажется на своем посту... А то, в самом деле, при чем же здесь консерватория? При чем же здесь советская высшая школа, демонстрирующая вместе с рабочим классом против иереев, мулл, ксендзов и пасторов?»

За семидесятилетнюю жизнь Марии Юдиной было много случаев, когда ей приходилось защищаться. Но ещё чаще ей приходилось заступаться за других. В институте им. Гнесиных в конце 40-х годов на собрании «разоблачали» творчество Шостаковича и Прокофьева. Выступление Юдиной было коротким: «Я вообще не понимаю, что здесь происходит? Вы же прекрасно знаете, что это - два гения. Мы счастливы, что живем с ними в одну эпоху. Что здесь происходит? О чём мы говорим?».

Уже в другое время – в 1963 году, её на пять лет, после доноса «возмущённых слушателей», отстранили от концертной деятельности – после того, как в Хабаровске на встрече со студентами и преподавателями она рассказывала о творчестве Стравинского и других (Юдина первая в СССР исполняла произведения Хиндемита, Шёнберга, Мессиана, Веберна…), игнорируя советских композиторов.

«Жизнь полна смысла», «Дух дышит, где хочет», «Нереальность зла», «Перед лицом вечности», «Лучи Божественной любви»… Это всё изданные книги – письма Марии Юдиной и её воспоминания. Когда их читаешь, кажется, что она знала всех своих знаменитых современников, и все знаменитости знали её.

Когда в 1948 году советские композиторы в здании Союза композиторов устроили настоящий погром творчества Прокофьева, Шостаковича и Шебалина, Мария Юдина встретила Шостаковича у выхода с огромным букетом роз и встала перед ним на колени со словами: «Вы - великий композитор. Вы - великий музыкант. Вы - великий человек» (об этом рассказывал виолончелист Лев Евграфов).

Или вот ещё пример – Александр Солженицын. Юдина так оценивала его: «Это наш современный Достоевский, пишущий романы гениальные и правдивые. И он - настоящий православный христианин».

Если для бывших семинаристов типа чекиста Георгия Карпова христианство было чем-то вроде орудия возмездия, то для Марии Юдиной это было что-то противоположное. Не возмездие, а прощение, милосердие. Так что когда кого-нибудь начинали травить (а вокруг то и дело кого-нибудь начинали травить – композиторов, поэтов, прозаиков, священников), Мария Юдина за них вступалась или стремилась помочь, как это было с Евгением Евтушенко. «О Евтушенко: как было бы хорошо, если бы Вы приблизили его к себе, именно Вы, - писала она Корнею Чуковскому. - Мне кажется, он сильно нуждается в опоре и поддержке - духовной… Я помчалась к нему - это было полтора месяца тому назад; случилось так, что именно в сей день и час он уезжал в Архангельск; он восклицал, что чрезвычайно рад мне, однако встреча была молниеносная; но я себе ничего и не приписываю; (я знаю его давно, проведя с ним - было много народу - почти целый день у дорогого Бориса Леонидовича 4 года назад!) я сказала его матери (в поисках его адреса), что "хочу сказать ему доброе слово", но, возможно, не сумела сего; не знаю - где он сейчас, но пока я отклика не имею; простите меня, м. б., я вмешиваюсь тоже не в свое дело… Но он меня волнует, тревожит, его душа, его судьба… Не оставляйте его, дорогой Корней Иванович!»

Мы постоянно наблюдаем, как действуют законы искусства. А действуют они очень часто «на зло». Деятели искусства предпочитают форму содержанию. Внешнюю красоту внутренней. И это не изобретение новейшего времени. Во все века искусство приспосабливали к власти, и власть его тоже великолепно приспосабливало (не зря же немецкие фашисты в каждом концлагере старались устраивать симфонические оркестры  - чтобы люди уходили на тот свет «красиво»). Среди палачей всегда было много ценителей «красоты».

На собрании Ленинградского отделения Союза писателей СССР 30 октября 1958 года (председательствовал Даниил Гранин) поэт Александр Прокофьев назовёт Бориса Пастернака «литературным снобом», «отщепенцем, противопоставившим себя народу и государству», «орудием антисоветской пропаганды», а Сергей Михалков предостережёт от «планов новой литературной диверсии», которая, после публикации «антисоветского романа», якобы уже готовится за океаном. «Неимоверно трусливо вел себя Пастернак», - скажет Александр Прокофьев, наверное, воображая себя смельчаком.

Анна Артоболевская вспоминала о своём преподавателе Марии Юдиной: «Она считала, что и законы искусства подчинены стремлению к истине и добру, как бы пребывают в тайной связи с нравственными нормами и законами духа». Это объясняет все её многочисленные демарши. Юдина не конфликтовала с властью и тем более не занималась политикой. Она просто продолжала заниматься искусством не только тогда, когда исполняла Моцарта или Шостаковича. Она им занималась всегда.

Это было следствие внутренней связи музыки с нравственными нормами.

«Дорогой Боря, дух мой бодр! – написала Мария Юдина Борису Пастернаку. - Я в полном обладании сил. Нынче дала 25 концертов, и студенты выступали раз 30! Отгрохала Четвертый концерт Бетховена и Шуберта в Малом зале. Было исключительно удачно... Билеты спрашивали от Никитских ворот, их не было... Устаю ужасно, но работаю как машина; и так почти без передышек уже много-много лет... Жить трудно,  так хочется беспрепятственно заниматься искусством, но этого нет, для этого надо так или этак лгать, а я не хочу, не умею и не буду…».

По-моему, Мария Юдина своей жизнью всё-таки доказала, что для того чтобы заниматься искусством, не обязательно лгать.

Без тебя в этом доме не хватает света
И тепла, и воды. Живой воды.
Песенка с первой стороны пластинки уже спета,
А на второй стороне записана только ты.
Но проигрыватель сломан и стоит под кроватью.
Алмазная игла к тишине быстро привыкла.
Но невозможно же всю жизнь провести в этом формате.
Существуют и другие стороны земного цикла.

Алмазная игла к тишине привыкла, но я-то не алмазный.
Хотя иногда и укалывал – при поцелуе рано утром.
Но теперь – тишина, и засохший букет стоит в битой вазе.
Так продолжается жизнь в предчувствии смутном.

Иногда я выключаю тишину для создания атмосферы –
В знак несогласия и несокрушимой веры.